my story

Людмила Кальмаева: история одного художника

Людмила Кальмаева

Я принадлежу к поколению бэби-бумов. Мои родители прошли войну и, как и многие солдаты, сорванные со своих родных мест, остались строить свою мирную жизнь там, куда их занесла война, потому что у них никого не осталось на родине: у мамы - в Кинешме на Волге, а у отца - в Петропавловске в Казахстане. Они повстречались в Минске, столице Беларуси, где я и родилась в 1946 году, тогда мои родители жили на Татарских огородах. Минск – большой город, он даже гораздо больше, чем Амстердам, куда я иногда езжу на денёк, побродить по улицам, ибо там я чувствую себя почти как дома, и мне, пожалуй, никогда не привыкнуть жить в маленьком местечке. Я помню, ещё маленькой девочкой, когда родители вывозили нас с братом на лето в деревню, не могла после возвращенья надышаться городским воздухом и нарадоваться шуму улиц. В деревне же я не могла засыпать из-за тишины, всё ждала, когда она, наконец, прорвётся звуком! И здесь, в Арнемаудэн, где я сейчас живу, та же тишина.

Пара в традиционной одежде Арнемаудэн

 

Отец на войне был контужен в голову и у него после этого  бывали приступы немотивированной ярости. Мама мне рассказывала, что когда я была маленькой, отец за какие-то детские провинности, или же просто для профилактики бил меня ремнём, зажав между колен. Он всё хотел, чтобы я плакала и просила прощения, но я упрямо молчала, а он от этого свирепел и забивал меня до полусмерти, пока мама не отбирала у него меня почти без чувств... Я же помню только очень смутно, что он брал в руки ремень с широкой пряжкой, наматывая пустой конец на руку, а насчёт избиения, боли, и моего сопротивления - ничего... Помню только, что я всегда побаивалась отцов моих подружек, как только мужчина возвращался домой, я сразу же улепётывала за дверь. Память работает своеобразно, к каким-то воспоминаниям дверь совершенно завалена и ключ потерян. Наверное, это неспроста - психика не всё способна выдержать, особенно у маленького ребёнка.

Как бы то ни было, родители разошлись, когда мне было 10 лет. Это я сама, помню, просила маму об этом. Из-за пьянства отца домашняя жизнь наша была совершенно невыносимой, и во дворе нас с братом дразнили и даже избивали, всё по той же причине.

В детстве все рисуют, и я имела альбом, в котором цветными карандашами изображала всё одну и ту же композицию: домик с трубой, заборчик и дерево около дома. Только дерево и изменялось, то оно было зелёным, то жёлтым, то с опавшими листьями, то совсем голое, то на нём сидели птицы. И вот, когда мне было лет 10, мне выпало счастье увидеть художника за работой. Он был мужем нашей няни-полячки, тёти Котовы – Иван Иванович Кот. Это было на Пасху. Вернувшись с 10-летней каторги, куда он попал после войны за то, что по принуждению написал для местной комендатуры портрет Гитлера, Иван Иванович изображал лик Христа на яйце.

Людмила Кальмаева, икона

С затаённым дыханием следила я, как на окрашеной луковой шелухой поверхности яйца простой иголочкой проскребались божественные черты. Это было настоящим чудом! Я принесла художнику свой альбом, и он быстро и уверенно нарисовал цветными карандашами большое румяное яблоко, которое клюёт синичка, сидящая на соседней веточке. Потом он перевернул страницу и нарисовал поле со снопами; дальний лес фиолетовел на фоне заходящего солнца, лиловые тени падали от снопов и всё было сказочно красиво! Тогда я поняла, что быть художником – самое прекрасное дело на свете. Тебе подвластен мир, ты сам его творишь! Прошли долгие годы, я упорно практиковалась в рисовании, сверяя свои достижения с теми заветными листочками в альбоме.

После школы поступила учиться в художественный институт, хотя школьный учитель математики был очень опечален, он считал, что мой талант – точные науки. Но я была упорна, когда, проучившись 4 года на прикладном отделении моды и тканей в Минске, я поняла, что дело это не моё, то оставила обучение там и поступила на отделение графики в Эстонском художественном институте. Ещё 5 лет учёбы и, наконец, художник созрел! Я вернулась на родину в Минск и стала работать художником плаката. В основном, это были плакаты для театров и прочих культурных мероприятий.  

Людмила Кальмаева, живопись

Одновременно, я была приглашена преподавать в академию художеств в Минске. Преподавание меня увлекло, проработав 15 лет, я разработала свою методику преподавания акварельной живописи. В 1986 году я стала одной из немногих художников, награждённых государственной наградой – медалью за трудовое отличие. Эта медаль была вручена мне в торжественной обстановке в Доме Правительства Республики!

Моя мама занималась радиолюбительством. Как-то раз ей пришла карточка подтверждения связи, как это водится у радиолюбителей, где было маленькое письмо. Радиолюбитель из Голландии писал, что он очень интересуется Россией, учит язык и два раза бывал там. У них завязалась переписка и вот мама пригласила своего заочного знакомого посетить наши края. Он приехал, я встречала его на вокзале с букетом тюльпанов, потому что мама была занята на кухне. Я выучила пару ангийских слов, которые при встрече совершенно вылетели у меня из головы. Так будучи уже в 45-летнем возрасте, я неожиданно встретила своего «заморского принца», через год он сделал мне предложение и мы поехали жить в страну моего мужа. 

Людмила Кальмаева и Брайан Тордофф

Муж меня старше на 21 год: выходя замуж, я тайно надеялась, что теперь у меня, наконец, появился хороший и заботливый «папа». А он, как выяснилось позже, хотел «заботливую мамочку»...

Сейчас я живу в Голландии уже почти 18 лет. Поначалу тяжко было привыкнуть и найти себе применение в чужой стране. Язык тоже давался нелегко, особенно ещё потому, что мой супруг англичанин, и дома у нас по телевизору постоянно идёт БиБиСи. Я даже английский выучила исключительно только за счёт телепередач. Зато моему голландскому это очень мешало. Когда ты не можешь говорить, то у тебя не заводится друзей, и говорить просто не с кем - это как заколдованный круг.

Нанси и Шерри

В школе голландского языка, я познакомилась с одной американкой Шерри, а через неё и с её подругой Нанси, тоже из Америки. Мы подружились и до сих пор встречаемся время от времени в кафе за чашкой кофе и обсуждаем свои общие проблемы, пользуясь английским языком. Нанси - моего возраста, она живёт в Голландии с 23-х лет, замужем за юристом из городской управы. Нанси живёт заботами о своих детях, она не работает, её супруг прилично зарабатывает, к тому же он, пользуясь своими связями в городской управе, достаёт для неё хорошо оплачиваемые переводы с голландского на английский. Сейчас, когда дети подросли и стали жить самостоятельно в Америке, она принялась учиться рисовать и может себе позволить заниматься творчеством в дорогих художественных студиях. Меня никогда не приглашают в этот дом на праздники, там бывают только высокопоставленные гости.

Зато Шерри, подобно многим эмигрантам, страдает от своей невостребованности в обществе. Она высококвалифицированный преподаватель английского языка, но возраст и сильный американский акцент мешают ей найти подходящую работу. Шерри пишет романы, издать их – большая проблема. Для пробивания в печать тоже нужен первоначальный капитал. Муж Шерри, хоть и голландец, но не пробивной, и зарабатывает мало - он проектирует вебсайты.

Молодым легче приспособиться к новой жизни. Они её здесь начинают строить. У меня же уже была и сложившаяся жизнь и положение в обществе в моей стране. Человек и на чужбине всегда старается, по мере возможности, реставрировать свой потерянный мир. Ему необходимо общение, социальная группа, которая признаёт его ценность. Очень трудно жить вне общества, в вакууме, который зовётся свободой. Любой свой шаг надо самостоятельно решать и самой себя стимулировать.

Я, в свою бытность заграницей, много всякого перепробовала, - вначале рисовала портреты на улице, для этого не нужно было языка. Я рисовала одного желающего за другим, а муж рассчитывался с клиентами. Цены за портреты были копеечными, благо, я, уезжая, набрала с собой из Беларуси много акварельной бумаги и красок.

Позднее, когда поднаторела в языке, я вела по временным договорам курсы акварели и иконописи в различных муниципальных клубах. Мест преподавательских здесь мало, они все заняты, да и администрация предпочитает брать своих. В Голландии боятся брать образованных эмигрантов на высококвалифицированную работу, на них смотрят как на людей второго сорта, способных разве что только работать уборщицами, не более того. Особенно трудно устроится преподавателем. Те, кто там работают, уходят только ногами вперёд.

Мне как-то подфартило пару месяцев замещать на курсах одну преподавательницу по случаю её болезни. Тогда все думали, что она не вернётся, и место достанется мне, но она вернулась к большой досаде курсистов, ибо они меня очень полюбили и даже ходили хлопотать за меня к директору, но трудовое законодательство не позволяет кого-либо уволить просто потому, что другой лучше. А новое рабочее место нельзя было создать - субсидии городской управы лимитированы. 

Я никогда особенно не пыталась устроиться на постоянную работу, я лишь хочу реализовать себя в этом мире как художник. Несмотря на моё высокое профессиональное мастерство и прочие качества, мне пока не удаётся вписаться в круг современных художников. Первое, что я услышала от местного руководителя совета по культуре, когда приехала жить в Зеландию (это наша провинция так зовётся), что моё место среди художников 19 века, но, увы, они все отошли в мир иной, и мне никогда не удастся с ними выставляться.

Сейчас мне уже почти 65. Здесь это пенсионный возраст, но правительство планирует поднять его до 70. Я читала, что наше поколение послевоенных детей, привыкшее к активной жизненной позиции, выходя на пенсию, чувствует депрессию из-за огромной пустоты в жизни. Мне это не грозит. Пенсия моя будет с гулькин нос. Так как я здесь жила всего 18 лет, то буду получать только 30% от стандартной пенсии по возрасту, - а это всего 180 евро, а на такие деньги здесь не проживёшь. Так что, мне надо будет работать и работать до самой смерти.

Но, тем не менее, я способна сама себя реализовать. Я нахожу всё новые интересы. Проходят одна за другой мои выставки, и хотя с них мало продаётся или заказывается (тут ведь очень важно потрафить во вкус публики), я не горюю. Благо, мне не нужно зарабатывать на пропитание своим творчеством. Мы живём на пенсию моего мужа. Она минимальная, и поэтому нам можно прирабатывать к ней до прожиточного минимума без уплаты налогов. Мой скромный заработок идёт на оплату аренды моей мастерской, отопления и света в ней, а также на закупку материалов для творческой работы. Мои работы вы можете увидеть на сайте : www.kalmaeva.weebly.com

Если бы я жила одна, то могла бы попросить у государства пособие по безработице в размере минималки. На это можно очень скромно жить, но людей с такими пособиями держат под лупой, тут уже не скроешь свои подработки и продажу картин. Все вырученные таким образом деньги будут вычитываться из пособия, в результате, продавай или не продавай - денег не станет больше. Поэтом, художники, живущие на пособие по безработице (а таких здесь большинство), не особенно-то и спешат свои работы сбывать. Они делают экспериментальные вещи, которые никто не покупает. И даже иметь мастерскую за пределами дома им не по карману.

Художников, которые способны заработать себе на жизнь своим творчеством, здесь немного. Это люди с именем. Но даже и они часто просят субсидии у государства на тот или иной свой художественный проект. И жизнь их скромная, без автомашины и прочих предметов роскоши. У большинства художников партнёр работает на постоянной работе, что гарантирует непрерывность поступления доходов. Я когда-то писала статью по заказу для журнала «Мастацтва Беларуси» на предмет материального положения художников в Голландии, и тогда я собрала статистический материал, который меня поразил: средний заработок художника - 25 евро в месяц! Так что, я далеко не из последних. Поразило меня и то, что в Голландии 21% населения занимается изобразительным искусством, а покупает искусство только 6%.

Минимальный прожиточный уровень для одного человека - 850 евро, для супружеской пары - 1200.

Я была очень рада, когда мне удалось найти помещение для своей собственной студии. Я арендую его у муниципалитета. Теперь я сама себе хозяйка, и могу набирать себе учеников. Жизнь, наконец, вошла в свою колею.

В своей мастерской вести курсы не запрещается, для этого даже не надо ни у кого спрашивать разрешения - я имею право прирабатывать для её содержания. Разумеется, мне приходится всё делать самой, и не только уроки давать, но и искать учеников, и материалы приобретать, и убираться, и вести бухгалтерию, и кофе варить.

Одно хорошо - я не набираю новых учеников, они сами набираются. Люди звонят и просят их принять. Оказывается, как я случайно узнала, у меня хорошая репутация: люди говорят, что если хочешь серьёзно учиться, то иди к Людмиле. Я была приятно удивлена, когда узнала. Это называется устная реклама.

Помещение моей студии небольшое. Это пристройка к мельнице. Мельница не работает после пожара в 60-е годы. Она отреставрирована, но только снаружи. Надо сказать, что мельницы в Голландии охраняются государством как памятники архитектуры. Пристройка памятником не является, и при реставрации её хотели было снести. Но главный реставратор, по стечению обстоятельств, купивший в то время у меня работу, предложил на совете отдать пристройку мне в аренду. На том и порешили, таким образом, мне крупно повезло заполучить ателье в таком экзотическом месте и по невысокой арендной цене. Я даже поначалу не могла поверить своему счастью: мне – голландскую мельницу!

От моего дома до студии 6 километров, которые я преодолеваю на велосипеде. С тех пор как у меня появилась мастерская, т. е. с 2001 года, я даю там частные уроки иконописи.

Мои группы малы – от семи до трех человек, и занятия группы проходят только раз в неделю. Регулярно я набираю новых учеников, но не все остаются. Люди пробуют свои силы и решают, что им делать дальше. Имеются такие, которые занимаются у меня уже много лет!

Икона пишется красками на воде – яичной темперой. Писать икону может научиться каждый. Ко мне в студию ходят пенсионеры, которые хотят посвятить себя интересному делу. Никто из них раньше не рисовал и у них получается!

В Голландии люди, выходящие на пенсию, хотят учиться творчеству. Они называют это капиталовложением в самого себя. Некоторые из моих учеников поют русские церковные песнопения в Византийском хоре, руководит которым выходка из Санкт Петербурга, опытный и высококвалифицированный дирижёр. Она самостоятельно организовала этот хор на общественных началах. Им с мужем, живущим на пособие, нельзя подрабатывать, иначе пособие снимут, а заработок не прокормит.

Мои ученики - большие энтузиасты, они выискивают информацию в интернете, покупают книги, пигменты, доски и прочие материалы, в этом смысле я у них учусь, где, что и как добыть. Есть у меня ученики, которые своё обучение начинали в монастыре, но там обучают по греческой методе, она сильно отличается от русской, которая гораздо более практическая и простая.

Раньше я как-то не особенно ценила работы своих учеников, им ведь далеко до мастеров. Но, взглянув в интернете на мастер-классы, которые дают в монастырях и на иконы, которые там делаются, поняла, что мои ученики вовсе никому не уступят, даже наоборот, дадут фору многим.

Все мои ученики - верующие-католики, и перед началом урока мы хором читаем по-голландски молитву иконописца-апостола Луки.

Кроме того, я много времени провожу в интернете, смотрю, что люди делают, и свои работы показываю. Есть такое место встреч и общения миллионов людей: Facebook. Там у меня тоже страничка, где я поместила свои фотографии работ и прочее, так уже за год я приобрела почти две тысячи друзей со всего мира. Есть много талантливых художников разных жанров. Facebook, правда, много времени пожирает, но кругозор расширяет черезвычайно! Я уже не чувствую себя в изоляции, как раньше. Все могут смотреть мои работы и комментировать, это мне помогает увидеть себя со стороны и сравнить с другими. В моём непосредственном окружении мне больше всего не хватало общения с художниками, сейчас оно появилось. Конечно, это молчаливое общение и опосредованное, но даже и это хорошо. Помогает и то, что я владею английским, сейчас даже и писать сносно научилась без особых ошибок. Да и наших, белорусских и русских, художников там тоже хватает.